Философия – это не любовь к мудрости.
                                                                                      Философия – это профессиональная мудрость
ВВЕДЕНИЕ
У философов хватает совести возвышать свою науку над прочими науками. Они считают величайшим достижением человеческого ума мыслить отвлечённо, абстрактно, философски. Они думают, что философские категории именно благодаря своей абстрагированности, отвлечённости от бренного существования содержат в себе высшую форму знания – мудрость. Но, к величайшему сожалению, философы – это всё таки люди, и как всем людям, философам тоже свойственно ошибаться. И в лекциях этого раздела мы покажем, где и почему ошибаются философы. И хотя философы втайне считают свою философию наукой наук, о парадоксах науки мы поговорим в следующем разделе.
С греческого para – против, doxа – мнение. В философии парадокс определяется как неожиданное мнение, не соответствующее обычным представлениям.  Но на самом деле парадокс – лишь другое название противоречия. Современная философия не признаёт противоречий, поэтому всякое  обнаружение их у себя кажется ей неожиданным. Отсюда и это название – парадокс. Впрочем, для современных философов парадоксы уже не столько неожиданны, сколько непонятны. Неожиданными они были для древних греков, которые  только начали открывать противоречия как в своём мышлении, так и между мышлением и явлениями. И они зашифровали–заширмовали–зашельмовали своим греческим словом эти неожиданные для философии явления, превратив их в серьёзную научную проблему, а точнее, в вечные вопросы познания.
Само по себе существование парадоксов однозначно указывает на то, что далеко не всё ладно в философии. Но вместо того, чтобы навести, наконец, порядок в собственном доме, философы нашли вполне научный на их взгляд выход, объявив, что иначе и  быть не может, что познание бесконечно, что истину до конца познать невозможно, а можно лишь бесконечно приближаться к ней, что они бесконечно и делают.  И в свете этого вполне философского решения парадокс для философов “...является очевидным свидетельством того, что для эффективного и продуктивного мышления никогда не будет достаточно одних только строгих правил. Нужно ещё что–то. Это что–то можно назвать интуицией, озарением, изобретательностью, искусством. Необходимо подчеркнуть: это что–то обязательно будет не вполне осознаваемым актом мышления”. Эта цитата взята из учебного пособия А.Н.Казакова и А.О.Якушева “Логика –I. Парадоксология”, АО “АСПЕКТ ПРЕСС”, Москва, 1994 г., победителя открытого конкурса “Гуманитарное образование в высшей школе”.  И сама цитата, и учебник в целом однозначно указывают на то, что философы, с одной стороны, считают философию безупречной, не требующей никаких изменений, а с другой – признают её ограниченной, неспособной создать такие строгие правила, которых было бы достаточно для эффективного и продуктивного мышления. Парадокс? Безусловно. Но это не главный парадокс философии.
Главным требованием, которому должна отвечать философия, в самой же философии считается объективность. Но философия субъективна по своей природе. Ведь её делают субъекты. Без субъекта нет философии, а с субъектом философия субъективна. Следовательно, с точки зрения самой философии философия не есть философия. Чем не парадокс?  Но его нет в указанном выше учебнике, как его нет вообще в философских материалах. Этот парадокс философия не замечает, потому что он отменяет философию.
К счастью для науки, указанный парадокс имеет решение. Правда,  к горю для философии, поскольку это решение отменяет её. И прежде всего оно отменяет абстрактное мышление. Со времён Аристотеля мыслители гордятся своей способностью мыслить абстрактно. И эта гордыня не позволяет им заметить, что как раз предмет их гордости и загоняет их в угол.
Впрочем, дело не столько в отвлечённости или, иначе говоря, в формализме философии, сколько в её односторонней многосторонности. Или в многосторонней односторонности. Главный закон современного мышления – закон противоречия, запрещает противоречие. Тоже ведь противоречие. То есть он запрещает считать две противоположные мысли об одном и том же истинными. Но, во–первых, он не указывает, какая из двух противоположных мыслей истинная, а во вторых, позволяет любое количество односторонних мыслей, т.е. мыслей, не противоречащих признанной за истинную, тоже считать истинными. Отсюда – многосторонность односторонности. И самый первый пример этого – законы формальной логики, которые по своей сути представляют собой разные формулировки одного и того же закона тождества.
Именно потому, что формализм многолик, так много парадоксов. Но суть у них совсем проста. И имя ей – противоречивость. Философию уничтожает то, против чего она всегда боролась, – диалектика, т.е. противоречие. И парадоксы – одно из доказательств того, что ей не победить.
 
4. ПАРАДОКСЫ ФИЛОСОФИИ

Лекция 1
ПАРАДОКС ЛЖЕЦА
Один критянин сказал, что все критяне – лжецы. Звали этого критянина Эпименидом и жил он на  острове Крите в городе Кноссе в VI веке до н.э. Вряд ли он и его соплеменники считали это заявление парадоксом. Но со временем кто–то из мыслителей, исходя из  формальной логики, согласно которой  Эпименид может быть или только вруном, или только правдивцем, заметил противоречие между тем, что говорит Эпименид, и тем, кем он является на самом деле. И уже более двух тысяч лет так и не нашелся ни один мыслитель, который заметил бы, что это противоречие существует лишь благодаря формальной логике, которая требует считать Эпименида и его соплеменников или только врунами, или только правдивцами. А ведь стоит убрать эти условности, как парадокс неожиданно исчезнет.
Но можем ли мы убрать их, не погрешив перед истиной?
Можем. Причём, двумя способами.
Первый – словесный или логический. Он выглядит как известное в философии движение от 
конкретного к абстрактному или от частного к общему, но на самом деле представляет собой
переход от определений к сущностям. Критяне – это то же самое, что и белые или чёрные. Кто
такие критяне? Ясно, что это – люди, живущие на острове Крите. И прежде всего критяне – это
люди. А люди – они разные бывают. И соврут – недорого возьмут, и правду–матку режут прямо
в глаза, если что. Стало быть, и вруны они, и правдивцы. Стало быть, никакого противоречия
нет в словах критянина Эпименида. Тем более, если он сказал не “вруны”, а именно “лжецы”.
К несчастью для современной науки, она не различает ложь и враньё, а также правду и
истину, хотя это – самое настоящее противоречие закону тождества формальной логики,
согласно которому ложь есть ложь, а враньё есть враньё. Точно таким же преступлением
против формальной логики является отождествление Эпименида с теми критянами, о которых
он говорил, а также противопоставление людей, живущих на Крите, остальным людям.
Но оставим противоречия, и выясним, что есть что.  Для этого рассмотрим истину, ложь,
правду и враньё как знаки, обладающие своими значениями. Чтобы выяснить эти значения,
мы должны докопаться до их основ. В лингвистике эти основы именуют корнями, что на
самом деле, конечно же, не так. И это сразу видно на примере истины.
В словаре Даля сказано, что истина – от того, что есть. Раньше даже говорили: естина. Вот,
собственно, и всё, что можно узнать, исходя из корня истины. Но если теперь посмотреть на
то, что мы слышим, с точки зрения истины, т.е. того, что есть, то может показаться, что у нас есть и ложь, и знания. И очень трудно понять, что у нас есть только знания. Ложь имеется, т.е. мнится.
Чтобы понять, какова она, ложь, разберёмся с  ней точно так же, как и с истиной. Т.е. сначала рассмотрим её как сущность, как существительное, а потом – как явление, как глагол.
Итак, ложь. Это существительное происходит от более древнего существительного лог. От
лога – и ложе, и ложь, и положение, и предположение.  И очень важно не забыть, что от лога – 
логос, а также гол, глагол и голос, слог, слово. Отсюда следует, что ложь – это лишь
предположение, чей–то голос, чей–то глагол, которым жгут сердца людей, чье–то слово, чья–то
речь, чьё–то предложение. “Все критяне – лжецы” – это ложь Эпименида, его предположение. И
больше ничего. 
Впрочем, это не совсем так. Ложь – это, с одной стороны, враньё, а с другой – правда. И тут
всё дело в том, с какой стороны – что. Со стороны Эпименида это – правда, а со стороны
остальных критян  – это грязное враньё. Но при этом враньё – не только обман. Враньё – это
ещё и клятва. И вообще разговор, потому что вор не тот, кто крадёт или похищает, а тот, кто
врёт. За это его зовут врачём. Врач ведь не потому врач, что лечит или исцеляет. Лечит и
исцеляет целитель или лекарь, что одно и то же потому, что и тот, и другой – от целого. Врач –
это тот, который зубы заговаривает. Ну, а правдивец – это тот, кто прав, даже если при этом
он врёт, как сивый мерин. Правда – от права, поэтому не у всякого – своя правда, а лишь у
того, кто прав. Прав же тот, кто правит. С другого конца, похищает хищник, а крадёт крыса.
И рука.
Всё это – не просто упражнения в сочинении глаголов от существительных и наоборот. И
глаголы, и существительные существуют без наших сочинений, но существуют порознь, а
потому запутано, вперемешку. Поэтому и получается, что лжец врёт, хотя на самом деле
лжёт. И художник в своём творчестве создаёт произведения искусства, хотя на самом деле
творит товарищ, создаёт зодчий, произведения принадлежат производителю, а не искусству, а
художник всего лишь ходит. Или бродит, как говорили раньше о бродячих, потом – о
передвигающихся, а теперь – о гастролирующих художниках. Существительные – это условное
наименование знаний или званий. В свою очередь, глаголы – это положения или
предположения по поводу  существительных. Эти положения истинны, когда их
основы совпадают с существительными. Художник–творец – такая же глупость, как и Бог–Творец или мудрец–творец.

4. ПАРАДОКСЫ ФИЛОСОФИИ

Лекция 2
КУЧА
Считается, что этот парадокс открыл древнегреческий философ Эвбулид из Милета, живший в IV веке до н.э. Излагают его двумя способами. Во–первых, так. Одно зерно кучи не составляет, прибавив еще одно зерно, кучи не получишь. Как же получить кучу, прибавляя каждый раз по одному зерну, из которых ни одно кучи не составляет? Во вторых, наоборот. Если из кучи камней взять один камень, останется куча?  А если ещё один взять, будет куча? Сколько же камней образуют кучу?
Современные учёные считают, что понятие “куча” определено нечетко и, видимо, вообще нельзя дать строгого определения “кучи”, хотя любой из нас довольно просто отличает “кучу” от “некучи”. Современные учёные вообще считают естественный язык чем–то неопределённым, а потому всякий раз заменяют его своим, научным, строго определённым искусственным языком или тезаурусом, как они ещё говоря. Но их мнение о языке отражает лишь их уровень понимания языка, не более того. Как правило, учёные собственно языком не занимаются, и уже поэтому их мнение о нём, мягко говоря, далеко от истины. И сейчас мы это увидим.
Существительное “куча” происходит от существительного “ток”. От тока – точка. Точка – это источник тока. Ток течёт. Но верно и обратное – ток катит. Отсюда – каток, то есть кат и ток. Зёрна или камни тоже текут и катятся. И в конечном итоге натекает или накатывается куча. Но в промежутках от точки к куче мы можем видеть поток и точу, как называют венгры лужу, или то, как те же венгры называют пруд или озеро. Но всё это относится к воде. Если же говорить о зерне и камнях, то они растекаются из потоков в слои. И всё это здесь изложено для того, чтобы учёные наконец уяснили себе, чем отличается  куча от штуки, как звучит точка у немцев. Витая в заоблачных высотах формалистики, учёные не видят, что все их научные, предельно абстрагированные и точные понятия и представления взяты из естественного языка, но лишены своих исконных значений и снабжены  чисто субъективными определениями, содержащими пределы осведомлённости их авторов. Именно поэтому куча оказалась нечётким множеством, которое изучает целая теория нечётких множеств, а вся современная наука, состоящая из определений, субъективна.
Итак, что же мы узнали о куче в итоге наших исследований того, как она возникла,  как она развивалась и чем она стала теперь?  Теперь, конечно, даже математик догадается, что куча – это трёхмерное образование. А он ведь знает, что для изображения трёхмерного образования в пространстве нужно не менее четырёх точек, не лежащих в одной плоскости. То есть в принципе математик может сообразить, что и мириады зёрен или камней могут не образовать кучи, если их расстелить тонюсеньким слоем. Но если из четырёх камней или зёрен сложить пирамидку, то это уже будет куча.
И что же здесь нечётко?  И в чём здесь парадокс? 

4.ПАРАДОКСЫ ФИЛОСОФИИ

Лекция 3
ПАРАДОКС РАССЕЛА
В отличие от предыдущих парадоксов, которым уже более двух тысяч лет, этот парадокс довольно свеженький. И его появление говорит о том, что даже за две с половиной тысячи лет философы не научились избегать  парадоксов. А не научились потому, что не понимают, как и почему они возникают, какая причина их порождает. Именно поэтому философы не могут решать парадоксы. Они лишь могут замечать их, собирать и классифицировать. На это вполне достаточно формальной логики.
Свой парадокс английский философ Бертран Рассел (1872 – 1970) изложил в письме немецкому математику Г.Фреге. Но, будучи полностью и бесповоротно преданным формальной логике, английский философ не заметил, что его парадокс – чисто искусственное, условное построение. И строилось оно следующим образом.
Теория множеств, как и вообще все формализованные теории, имеет дело с отвлечёнными множествами. Но чтобы как–то работать с ними, она их искусственно делит на  собственные и несобственные множества. Собственными она считает те, которые не являются членами самих себя, а несобственные – это те, которые представляют собой члены самих себя. Скажем, множество звёзд – это собственное множество, поскольку множество – не звезда. А вот множество множеств звёзд – это уже несобственное множество. Этим теория множеств по сути вводит в своё рассмотрение противоречие, но не замечает, что собственные и несобственные множества противоречат друг другу. Отвлечённость, абстрагированность формальной логики не позволяет философам заметить, что собственные и несобственные множества – разные вещи. Именно эта куриная слепота, вызываемая формалистикой, и приводит к парадоксам. Для философа что собственное множество, что несобственное – это прежде всего множество. Поэтому он без зазрения совести их путает. Точно так же поступил и славный английский философ Бертран Рассел, которого так никто и не поправил. Он сказал, что если мы составим множество всех собственных множеств, то впадём в противоречие, потому что не сможем решить, к какому виду множеств отнести это новое множество. Ведь если мы его сочтём собственным множеством, то должны включить его в него же. Но если мы включим его в него же, то оно не будет собственным и его надо исключить из него же. А исключив его из себя же... Короче, замкнутый круг, из которого формалистам не выбраться никогда.
А теперь возьмём определенные множества и посмотрим, можно ли осуществить те манипуляции, которые философы проворачивают в своих мудрых головах с отвлечёнными множествами. И возьмём чисто умозрительные вещи – звёзды. То есть мы их возьмём чисто теоретически, но не формально, не философски, а астрономически. Зачем нам обращаться к философам по поводу звёзд, если у нас есть звездочёты?  Философы ведь могут и не знать, что такое множество звёзд, а звездочёты знают. И они говорят, что это – созвездие. Философы могут и не знать, что такое множество множеств звёзд или множество созвездий, а звездочёты наверняка знают, что это – галактика. И уж наверняка философы не знают, что есть множество множеств множеств звёзд, т.е. множество множеств созвездий или множество галактик, которое даже в народе известно как Вселенная. Но и эти заоблачные мудрецы в состоянии увидеть различия  между  множествами звёзд. И если они ещё совсем не свихнулись на своей философии с её формальной логикой, то на этом очевидном и потому бесспорном примере смогут понять, что любое множество одновременно и собственное, и несобственное, но причислять на этом основании Вселенную к галактикам или созвездиям не только не парадоксально, но и просто глупо. И только философия с её формальной логикой не позволяют это видеть.     

4. ПАРАДОКСЫ ФИЛОСОФИИ
Лекция 4
АХИЛЛЕС И ЧЕРЕПАХА
Автором этого парадокса является древнегреческий мыслитель Зенон Элейский (ок.490–430 до н.э.) . Излагается он так. Быстроногий Ахилл никогда не может догнать самого медленного животного – черепаху, так как при условии одновременного начала их движения в момент появления Ахилла на месте черепахи черепаха уже уползет на 1/10 этого расстояния, и когда Ахилл пройдёт эту 1/10, черепаха уползет вперед еще на 1/100 и т.д. во всех отдельных точках пути движения. Поскольку этот процесс деления пути бесконечен, т.е. не имеет конца, постольку Ахилл никогда не настигнет черепаху.
Этот парадокс хорош тем, что он показывает, как легко увести от истины любителей мудрости вообще, и  формальной логики – в частности. Достаточно загрузить эту публику отвлечёнными числами, чтобы они погрязли в этих абстрактных вычислениях и забыли, о чём, собственно, речь.
Речь ведь о том, догонит Ахилл черепаху или нет, а вовсе не о том, насколько продвинется черепаха за то время, пока Ахилл не пройдет разделявший их в самом начале путь. По сути речь идёт о гоне. А гон – от ноги. Нога гонит. И у Ахилла нога – не чета  ноге черепахи. И дело не только в её длине, но и в частоте её перестановки, т.е. в конечном итоге – в той скорости, с которой она гонит владельца, которую она сообщает ему.  И чтобы выяснить, догонит Ахилл черепаху, или нет, надо не заниматься формалистикой, уводящей и самые лучшие, самые гениальные умы от истины, а  сравнить скорости черепахи и Ахилла, т.е. длину их ног и частоту перестановки этих ног. Именно так и поступают люди, даже дети. В отличие от философов.
ПАРАДОКС БРАДОБРЕЯ
Уже упоминавшийся Бертран Рассел придумал такой город, где живёт Брадобрей, который бреет только тех, кто не бреется сам. Возникает вопрос: бреет ли себя брадобрей?
Если он бреет себя, то он не должен себя брить, а если он себя не бреет, то он должен себя брить.
Здесь всё тот же воинствующий формализм, что и в теории  множеств. Философ создаёт искусственное, т.е. одностороннее,  положение, в которое помещает непомещающееся туда состояние. И видит парадокс.
Брадобрей потому и брадобрей, что бороды бреет. И чьи это бороды, брадобрею безразлично. Поэтому для него естественно брить и свою бороду. Но в силу того, что сапожник всегда без сапог, брадобрей может и не брить свою бороду, а с гордостью носить её. Наконец, его бороду может брить и его жена, и его тёща. И чтобы узнать это, надо было бы спросить самого Брадобрея. Но поскольку этот чудный Брадобрей выдуман философом, то об этом надо было бы спросить у него. Вместо этого философ Бертран Рассел ставил своим Брадобреем в тупик других. И никто, в том числе и сам английский философ, не понял, что этим он лишь дурачил и себя, и других, вынуждая всех искать естественный выход из искусственной ситуации.
А что ещё может мудрец?
ПАРАДОКС ПРОТАГОРА
В V веке до нашей эры в Древней Греции жил выдающийся софист, т.е. мудрец Протагор. Он в совершенстве владел ораторским искусством и умел склонять мнение толпы на свою сторону при публичных выступлениях. Его ученики блестяще выступали в суде и часто выигрывали процессы, поэтому многие хотели у него учиться. Однажды к Протагору пришел юноша по имени Еватл, который понравился мудрецу. Но он был беден и не мог платить за своё обучение. И тогда Протагор сказал ему: “Еватл! Я буду обучать тебя бесплатно, но с одним условием. Как только ты выучишься и выиграешь свой первый процесс в суде, то заплатишь мне ту сумму, о которой мы сейчас договоримся”.
Еватл успешно закончил обучение у Протагора, но после учёбы не стал выступать в судебных процессах. Выждав какое–то время, Протагор подал на своего бывшего ученика в суд и потребовал выплатить деньги за учёбу. На суде он выступил с речью, которая сводилась примерно к следующему.
Я утверждаю, говорил Протагор, что этот неблагодарный юноша должен мне заплатить в любом случае. В том случае, если он проиграет, он должен заплатить мне как проигравший. Ну, а если он выиграет, то заплатит мне согласно нашему уговору.
Ответ Еватла был прямо противоположным. Я ничего ему не заплачу, говорил он. Если я выиграю этот процесс, то платить не буду как выигравший проигравшему, а если проиграю, то не заплачу согласно договору.
Здесь явное противоречие между “могу” и “должен”. Суд, безусловно, должен признать правоту Протагора и обязать Еватла выплатить договорную сумму. Но суд должен признать весь договор, а не только сумму денег, подлежащих уплате. То есть суд должен обязать Еватла выплатить Протагору деньги согласно договору после выигрыша его первого судебного процесса.  А иначе где Еватл возьмёт деньги? Да, Еватл должен заплатить Протагору, но он не может согласно договору! А вот Протагор может и должен ждать согласно тому же договору. И пускай себе ждёт. Зато в следующий раз будет умнее.
СТРЕЛА
Всё тот же Зенон утверждал, что летящая стрела покоится, потому что в каждый данный момент времени она и находится в данной точке, и её уже там нет. Точно так же сей мудрец доказывал, что движения нет. Диоген опровергал его тем, что безмолвно прохаживался взад и вперёд перед Зеноном. Но Гегель считал такую наглядную аргументацию недостаточной. Он считал, что решать затруднения мысли надо с помощью самих же мыслей.
А мы обратимся за помощью к языку, потому что трудности мыслей, а по–украински, дум – в самих думах, а по–болгарски, в словах. Слово – это ведь изреченная мысль, а по Тютчеву, мысль изречённая есть ложь. И не только по Тютчеву, потому что слово – от слога, а слог – от лога, от которого – ложь. Стало быть, ложь – в самой сути слова. И чтобы уйти от лжи, достаточно уйти от слова. Но куда? Конечно, к азам.
Итак, стрела летит. Что значит, летит? И летит ли? Стрела стреляет. Тут мнений быть не может. Но что значит, стреляет? После упрощения звучания получается, что стрела целяет, т.е. целит. А целит – значит, летит.  И птица летит не куда глаза глядят, а к какой–то лишь ей ведомой цели. Иначе говоря, птица нацеливается на цель. Именно это и есть полёт птицы.
В свете сказанного стрела действительно не движется, поскольку целится. Но и не
покоится по той же самой причине. Так что Зенон и со стрелой смудрил.
А с движением?
Движение – от двигателя, а двигатель – это длань. Ладонь то есть. Если кому–то это
представляется сомнительным, возьмём украинский рух. Это тоже движение, только на
украинском. От руха происходит рука. Поэтому Диогену следовало не ходить туда–
сюда перед Зеноном, а двинуть его  ладонью так, чтобы тот полетел стрелой.
Метафизики, а вместе с ними и диалектик Гегель, мягко говоря, переоценивают
способности ума, поэтому считают, что чувства лгут. На самом деле нет нигде во
Вселенной и никогда не будет такого ума, который бы смог объяснить кому бы то ни
было, что значит, горячо. Или сладко. Или холодно. Больно, наконец. Поэтому можно
дать почувствовать движение. Но можно и объяснить, если не уходить в абстракции,
т.е., по Гегелю, в область возможного. Возможно ведь всё. Кроме действительного.
Движение – это перемещение. Почти то же самое говорил и Зенон, но настолько
абстрактно, что уже и сам не понимал, что говорил. Тело и движется в данной точке, и
стоит в этой же точке... Ну, очень мудро! Но всё так же очень просто, когда тело
перемещается. И вот если бы Диоген в свете этого взял Зенона своими длинными
дланями и переместил бы его куда–нибудь подальше, то у перемещённого уже не было
бы никаких оснований утверждать, что он ещё стоит на прежнем месте и там же
движется.